«Нам не нужен свой Маск»: гендиректор «Агата» о локомотиве российской космонавтики

Минувшим летом в России приняли закон о государственно-частном партнерстве (ГЧП) в космосе, который значительно расширит возможности частных игроков по инвестициям в космические проекты и, как следствие, позволит отрасли развиваться динамичнее. А с 1 января должен вступить в силу закон о коммерциализации рынка космических услуг. Как эти нововведения изменят нашу космическую отрасль, помогут ли они вырастить в стране «своего» Илона Маска и какие самые прорывные на сегодняшний день проекты реализуются в РФ — на эти и многие другие вопросы в интервью Pro Космос ответил гендиректор АО «Организация «Агат» Никита Казинский.

ГЧП в космосе: «Нам ближе Восток»
— Недавно принят закон о государственно-частном партнерстве (ГЧП) в космической сфере. Какова цель этого закона и что от его реализации должна получить космическая отрасль в экономическом плане?
— Мы живем во время ограниченного бюджета, и для того, чтобы отрасль развивалась, нужно активное привлечение внебюджетных источников. Международная и отечественная практика показывают, что механизмы государственно-частного партнерства, такие как концессия, например, позволяют привлечь частные инвестиции в индустрию. В космической отрасли в этом плане есть специфика. Космические проекты чем характерны? Они, во-первых, не высокорентабельные, а во-вторых, довольно рискованные. Можно, например, спутник потерять в результате нештатного запуска или поломки, или метеоритной опасности.
Концессия — это принятый во всем мире механизм, который нацелен как раз на то, чтобы снять с частных инвесторов риски и повысить гарантированную доходность проекта. При концессии частный инвестор вкладывается в актив. Создает в нашем случае объекты космической инфраструктуры. А государство гарантирует доходность, которая заложена в заранее проработанных для данного проекта финансовых моделях. Если модели соблюдаются, то государство ничего не платит, а частный инвестор получает заложенную в этих моделях доходность. Но если что-то пойдет не так, то вступает в силу государственная гарантия на минимальный доход, и инвестор, по крайней мере, не банкротится.
Вот смотрите: вы строите завод за 100 рублей, и он дает каждый год эксплуатации по 50 рублей маржи. Это доходный проект? Очень. А если по пять процентов? За 20 лет окупается, если без дисконтирования, но уже не так это доходно. Надо раскачать рынок, при этом стартовая инвестиция имеет маленькую доходность, и зачастую государство помогает снизить объем инвестиций за счет средств капитального гранта. Это следующий после концессии механизм, который тоже используется при ГЧП.
Наш закон о том, что эти механизмы распространяются на объекты космической инфраструктуры, что Роскосмос становится аналогом ФОИВа (федерального органа исполнительной власти), который наделен правами концедента (представитель государства в концессионном соглашении). Мы считаем, что заложенный в законе механизм существенно расширит финансирование космических программ.

— Вся история отечественной космонавтики была связана исключительно с государством. Для широкой публики вообще может стать откровением, что в космической отрасли у нас существует какой-то частный бизнес. Каково сейчас его состояние и способен ли он профинансировать масштабные проекты в космической сфере?
— Когда мы говорим о внебюджетных инвестициях, совершенно необязательно, что это инвестиции из частного сектора. Те компании, которые себя причисляют к частному космическому бизнесу, далеко не всегда используют именно частные инвестиции. Они используют существенную систему господдержки, подчас просто прямой федеральный бюджет, и в этом смысле они не отличаются от компаний Роскосмоса, которые такие же акционерные общества, которые также точно могут использовать как бюджетные средства, так и внебюджетные.
Прецеденты, когда используется внебюджетное финансирование для космических программ, есть. Один из них — это «Газпром космические системы», дочернее общество Газпрома, акционерное общество — в общем, частная компания, за которой стоит большой холдинг. А второй — это ФГУП «Космическая связь», оператор связи в России. ФГУП вообще не частная компания, но и эта государственная организация использовала механизмы внебюджетного финансирования. Часть ее орбитальной группировки сделана за частные средства. Частные не в смысле чьи-то личные, а в смысле внебюджетные.
У меня есть некий скепсис по отношению к тому, что космические проекты без государственной поддержки смогут показывать результаты. Несколько организаций пытались, например, создать ракетную технику — S7 Space, например. Но сейчас их не слышно в связи с неудачами. Получится ли у тех компаний, которые сейчас на слуху, создать самоокупаемый космический бизнес, пока вопрос, они только пытаются это сделать.
— В связи с этим сенаторы перед рассмотрением законопроекта о космическом ГЧП предлагали внести в него поправки о том, что должна быть система льгот для частного бизнеса, который решится инвестировать в космическую отрасль. Как вы считаете, какая должна быть эта система льгот?
— Уже сегодня мер господдержки для инвестиций в промышленность насчитывается более трехсот. Но подавляющее большинство компаний об этом не знает, их не использует и приходится создавать все новые меры поддержки. Но если серьезно говорить, то отечественные компании, которые вкладываются в создание космической техники, должны получать протекционистские меры защиты: либо полный запрет, либо заградительные пошлины на вхождение в них иностранного капитала не в плане денег, а иностранных активов — например, запрет на покупку иностранных спутников.
Вторая история — это эксплуатация космической техники. Допустим, ты оператор связи и предоставляешь услуги на территории Российской Федерации, и есть глобальные операторы, которые за счет эффекта масштаба могут демпинговать. Надо наших операторов от этого защищать. Дальше начинаются чисто финансовые инструменты поддержки. Например, льготное кредитование и/или господдержка в форме вхождения в уставный капитал за счет имущественного взноса государства. Какие-то специальные, до сих пор не предусмотренные, меры, мне кажется, избыточны.
— Какова будет роль Роскосмоса в этом ГЧП?
— В истории с концессией роль Роскосмоса — концедент, это то окно в системе государственной власти, в которое приходят частники, от которого получают гарантии и которое проводит экспертизу финансовой модели государственно-частного проекта в космической сфере. Это с одной стороны. С другой, за Роскосмосом остается роль регулятора космической отрасли. Кроме того, это госкорпорация, основной производственный актив страны по созданию космической техники. В этом смысле вполне возможно, что дочерние или внучатые компании госкорпорации будут реализовывать те же механизмы, что и частник, потому что разница между ними лишь в природе капитала.
— Какие проекты в космической отрасли, на ваш взгляд, наиболее подходят для ГЧП?
— Это проекты спутниковой связи, проекты спутников дистанционного зондирования Земли (ДЗЗ), если будет введена монетизация данных ДЗЗ, потому что нужен возвратный финансовый поток. Проектами ГЧП также могут стать ракеты-носители нового поколения. Но тогда придется преобразовывать механику ценообразования в ракетостроительной отрасли, потому что основной заказчик ракет-носителей — это государство. Наша система ценообразования — это система Cost-plus (стратегия ценообразования, предусматривающая добавление фиксированного процента или суммы прибыли к себестоимости продукта или услуги — прим. ред.), что не позволяет обеспечить достаточную маржинальность для покрытия затрат на опытно-конструкторские работы (ОКР) при создании ракетно-космических комплексов.
Но механизм окупаемости ввести, конечно, можно. Перспективная ракета «Амур-СПГ» будет принципиально дешевле, чем действующие ракеты-носители, и она вполне могла бы стать объектом государственно-частного партнерства.
Если говорить о пилотируемой космонавтике, то у американцев есть программы по привлечению частников в пилотируемую программу: больше всего на слуху SpaceX с ее кораблями Crew Dragon. Но, мне кажется, это не совсем механизм государственно-частного партнерства, это контракты с частными компаниями. В российской действительности это были бы контракты с частным производителем. Какой-нибудь стартап решит делать пилотируемые космические корабли. Контракт Роскосмоса будет не с РКК «Энергия», которая традиционно у нас делает пилотируемый корабль, а с этой новой компанией. Но это не совсем ГЧП, это модель, когда государство рискует и от традиционных поставщиков переходит к новым. Это не концессия, не ГЧП в традиционном понимании. В целом же военный космос, да и пилотируемая космонавтика, мне кажется, останутся в традиционной государственной схеме.
— Наземная космическая инфраструктура сможет стать объектом ГЧП?
— Наземка без объектов в космосе сама по себе не существует. Нельзя сделать сеть пунктов управления или сеть станций приема сигнала со спутников, не понимая, что у тебя на орбите. Мне кажется, задействовать здесь механизмы ГЧП будет проблематично.
— Уже есть примеры реализации проектов на основе ГЧП?
— Они пока в проекте. Сейчас мы, например, обсуждаем проект создания орбитальной группировки спутников дистанционного зондирования Земли с частными партнерами и планируем организовать его на концессионных принципах, уже под новый закон. Получится из этого что-то или нет, посмотрим.
— Мы, когда создаем систему государственно-частного партнерства, наверное, ориентируемся на какие-то зарубежные образцы. К какой зарубежной системе ГЧП — американской, европейской или китайской — будет ближе наша?
— Механизмы ГЧП очень похожие везде, они нацелены на простую вещь — привлечение частного капитала в проекты с низкой доходностью и с высоким риском. Если говорить об Америке, то у них есть специфика, связанная с инвестиционной истерикой. Там и граждане, и компании, и венчурные фонды нацелены на рискованные инвестиции. И когда начинается волна каких-то проектов, например, в космической отрасли, или как были известные ситуации с доткомами и ипотечной пирамидой, начинаются судорожные инвестиции. Несмотря на периодические кризисы с обесцениванием активов, этот инструмент «истеричных» инвестиций приносит успех. Но для нашей ситуации он практически не подходит. Это не свойственно нашему обществу осуществлять такую агрессивную инвестиционную активность.
В Китае по-другому: там что частные инвестиции, что государственные управляются, по большому счету, централизовано. Эта модель нам ближе, когда частные компании стартапного типа получают государственную поддержку. В США оперируют частными инвестициями, волнами IPO и госзаказом, как регулятором насыщения рынка деньгами из бюджета. Это, скорее, не наша ситуация. Нам, наверное, ближе Восток.
«России не нужен свой Илон Маск»
— Несколько лет назад в интервью РИА Новости вы высказали сомнение, что SpaceX сможет стать прибыльной компанией, что все равно все это убыточно. Не поменяли сейчас точку зрения?
— Нет, не поменял, я точно также считаю. SpaceX — это же пирамида. Она как была пирамидой, так и осталась, она просто еще строится. И, может быть, построится... Если брать наши подходы к оценке рентабельности, космическая компания Илона Маска в них не вписывается по определению. Она существует за счет госсубсидий на ракетные пуски, распространение терминалов Starlink, заказов военных… SpaceX по сути является одной из базовых национальных идей Соединенных Штатов: там всегда должен быть Генри Форд, который поднялся снизу, и любые средства, вкладываемые в такие фигуры, — это больше элемент национальной политики, а не экономики. Говорю не с целью критики. Но для России этот метод не подходит.
— Российские законы о коммерциализации космической деятельности и о том же ГЧП не направлены на то, чтобы попытаться вырастить такого частного лидера космической отрасли, как SpaceX?
— Я в это не верю в принципе. Не потому, что у нас не может появиться новый Королев. Может. Но Маск и SpaceX — это продукт национальной политики США. Нашему обществу этого не надо, нет запроса. Поэтому специально создавать такого героя бессмысленно. Мне кажется, этого не будет. Талантливые управленцы, организаторы или инженеры, которые создают технику, у нас есть и появляются новые, но вряд ли кто-то из них достигнет такого масштаба, как Илон Маск. Мы коллективом сильны.
— Предполагается ли, что государство у нас сохранит за собой ведущую роль в ракетостроении, космических запусках, пилотируемой космонавтике, практически монополию, а частному бизнесу отводится роль создателя спутников и не более?
— Нет, это не обязательно. Если частный инвестор видит перспективу в создании, допустим, космического ракетного комплекса — и стартового комплекса, и ракеты — пожалуйста, нет вопросов, с этим можно приходить, с этим можно работать. И более того, я знаю людей, которые это делают. Не буду говорить, они не очень публичны, но есть, потихонечку делают, может что-то получится хорошее.
— Может возникнуть ситуация, когда предприятиям Роскосмоса составит конкуренцию некая частная компания или компании, которые будут ракеты-носители производить?
— Может. Собственно, и внутри Роскосмоса есть компании, которые составляют конкуренцию друг другу.
— Негосударственные игроки вмешаться в эту конкуренцию могут?
— Теоретически такое возможно, но пока ни у кого не получалось.
— Поправки в закон о госкорпорации «Роскосмос», в частности, предлагают наделить Роскосмос правом выпускать облигации. На что должны пойти привлеченные таким образом деньги?
— Выпуск облигаций тогда имеет смысл, когда эмитент вкладывает вырученные средства в быстрое развитие и этим развитием может обеспечить купонный доход по облигациям. Деньги будут вкладываться в проекты развития, в самые прорывные проекты.
Коммерциализация космоса: когда заработает рынок данных ДЗЗ
— С 1 января будущего года ожидается вступление в силу закон о коммерциализации рынка космических услуг. Как вы оцениваете перспективы появления в России рынка спутниковых данных? Можно, хотя бы приблизительно, оценить его объемы в деньгах?
— Появление такого закона оцениваю очень положительно. Речь идет о монетизации данных дистанционного зондирования Земли и платности сервисов на их основе. Пока что данные ДЗЗ у нас бесплатные, и обмен продуктом космической деятельности происходит между создателями за бюджетные средства спутников и бюджетными же потребителями спутниковой информации. Рынок замкнут. Частный инвестор не может вкладываться в систему ДЗЗ или в космический спутник мониторинга Земли, потому что рынка не существует.
В этом смысле монетизация данных ДЗЗ — это очень хорошая мера. Она позволяет не только Роскосмосу по-другому взглянуть на потребности, спрос и на орбитальную группировку, но и привлечь частные инвестиции. А потребители в лице федеральных и региональных органов исполнительной власти, когда данные становятся платными, станут генерировать адекватный, не завышенный спрос на них.
Что касается будущих объемов рынка, то мировой рынок данных ДЗЗ, по большому счету, сформирован американскими операторами. Самый известный — Maxar. Он к 2040 году прогнозирует свои продажи на уровне $4 млрд в год. Это не очень много. Мировой рынок геоинформационных услуг, построенный на данных ДЗЗ, в два-три раза больше. Европейцы, например, пошли по пути создания программы «Коперник» — предоставления данных бесплатно только ради развития рынка геоинформационных услуг. Если у нас закон о платности данных ДЗЗ охватит все категории потребителей, то его годовой объем может достигнуть 200 млрд рублей. Если не будет охватывать всех, и заработает, условно говоря, американская модель (у них скорее гибрид между бесплатным государственным потреблением по фьючерсным контрактам и частного потребления), то российский рынок будет в районе 20-40 млрд рублей в год.

— Вы выступаете за то, чтобы все потребители, включая государственных, платили за спутниковые данные?
— Конечно. Платность — это не только про деньги. Одновременно вводится прозрачность оборота спутниковых данных. Мне кажется, это очень хорошо.
— Какое время займет становление рынка данных ДЗЗ, когда он заработает?
— Это займет не десятки лет, 3-4 года может занять, максимум пять. Пример могу рассказать один, не совсем про данные ДЗЗ, но про внедрение геоинформационной услуги. Услуга была очень простая, но она заказчику из двух миллиардов расходов один экономила. А качество информации, которая предоставлялась, было несоизмеримо, на порядки лучше, чем раньше. Примерно года два-три занял процесс убеждения заказчика и всех его дочерних структур в том, что это надо внедрять. Внедрялось это в течение года, ну и потом года три заняла стабилизация этого рынка, приучение игроков на нем к новым правилам. Такие технологические новации требуют продавливания. В этом смысле те законодательные инициативы, которые сейчас идут, это как раз и есть такая подготовка будущего рынка. Дальше должно пойти полегче.
— Что касается закона о коммерциализации спутниковых данных. Частные игроки уже высказывают опасения, не станет ли Роскосмос монополистом на этом рынке и будет диктовать всем прочим условия по цене. Можете их успокоить?
— Когда общаемся с частными компаниями, выходящими с инициативой создания спутников и монетизации данных, там два обычно вопроса возникает. Первое, что Роскосмос им будет не доплачивать. Здесь надо отдать должное руководству Роскосмоса: Юрий Иванович Борисов жестко сказал, что мы будем идти от рынка, и вся методология ценообразования будет построена от рыночной стоимости данных, не от традиционных расчетных калькуляционных материалов. Этот механизм отвергнут.
Второй вопрос, что Роскосмос станет монополистом — он достаточно специфичный. Речь на самом деле не о монополии, а о боязни конкуренции со стороны предприятий Роскосмоса. Было бы странно, если бы частники говорили: «Вы не имеете права делать то же самое, что мы». Мне кажется, что как раз это тезис не проходит антимонопольную проверку. Есть, конечно, вероятность того, что госкорпорация будет делать те же спутники ДЗЗ лучше, дешевле и быстрее. Так это же хорошо для страны! А если частники будут делать лучше и быстрее, то тоже для страны хорошо. Не конкурировать с другими производителями Роскосмос не может.
От статистики до планирования: чем занимается «Агат»
— Чем занимается возглавляемая вами организация «Агат»?
— Мы собираем и анализируем статистику, и эта статистика является основой оценки, но не экономической эффективности, о которой вы спрашиваете, а скорее в оценке по принципу: кризисная ситуация — не кризисная, развивается инноватика — не развивается. Есть такой инструмент, называется «Альбом форм». Там форм под 40, наверное. Это бухгалтерская отчетность, отчетность о закупках материалов, об инновационной инвестиционной деятельности, о взаимодействии на внешнеэкономических рынках и т.д. Вся эта статистика, альбом-формы анализируются. Есть несколько методик оценки, есть наши внутренние роскосмосовские, есть методики Минпромторга и Промсвязьбанка. Эта статистика является основой оценки. Это ретроспективный взгляд. Есть перспективный взгляд достаточно качественный на уровне трехлетнего планирования. Это система финплана, она внедрена в Роскосмосе и действует. Мы понимаем, какие результаты должны быть достигнуты предприятиями отрасли в текущем году, в следующем году и так далее. Это краткосрочное, достаточно достоверное планирование.

Есть и долгосрочное планирование — это 10-летние модели предприятий. Как они будут жить, что производить и как масштабироваться, если это необходимо. Долгосрочное планирование нацелено на то, чтобы сформировать индустриальную модель, чтобы заранее понять, какие предприятия лучше сделать более компактными, какие объединять и где какую продукцию производить. Это холдинговой инструмент. Модная штука есть такая — Design-to-Cost — разработка под заданную стоимость. Проектирование под заданную стоимость не является субъектным по отношению к изделию, то есть нельзя спроектировать ракету под заданную цену, проектируя только ракету. Ты вынужден проектировать всю промышленность, которая будет эту ракету производить. По-другому это не работает, потому что бюджет «съест» экономика предприятия.
Очень простой пример. Ты сделал обалденное изделие не за 100 тысяч человеко-часов, а за 10 тысяч, но накладные и прочие избыточные активы «съедят» все сэкономленное. То есть ты, когда проектируешь под заданную стоимость, не только проектируешь объект, ты проектируешь индустриальную модель, а также все другие объекты, которые в этой индустрии строятся.
— Исходя из анализа этой статистики, есть идеи о том, чтобы каким-то образом перестроить российскую ракетно-космическую отрасль? Может, к примеру, приватизацию провести масштабную?
— В любой индустрии есть несколько эшелонов управления. Первый — какие объекты производства и средства производства должны быть. Второй, организационный, — как средства производства должны по предприятиям распределяться. Третий, экономический, чтобы предприятия были рентабельны и чтобы не приходилось их дотировать. Четвертый — правовой, корпоративный: как это все управляется. Ну и последний — политический. Так вот, космическая отрасль переживает трансформацию по всем этим эшелонам. Формируются вертикально-интегрированные структуры, образуются новые дочерние общества, происходит перетекание одних активов в другие, перевод производства одних продуктов на другие производства... Этот процесс бесконечный, и его невозможно остановить.
Что касается приватизации, то моя точка зрения в том, что в нашей отрасли контроль над ключевыми активами должен оставаться у государства. При этом вхождение в уставные капиталы предприятий отрасли частного капитала — это хорошо. Можно взять за пример опыт европейцев, у которых в капиталах крупнейших операторов спутниковых группировок находятся банки, которые обладают крупными финансовыми ресурсами для инвестиций в космическую отрасль. У нас это тоже возможно. Почему нет?
— Какова текущая статистика космических пусков в нашей стране?
— Многие говорят: «Вот в советское время пускали, в постсоветское пускали, а теперь мало пускаем». Давайте начнем с мирового рынка космических стартов.
Он на самом деле более или менее стабилизировался, не станет резко больше или резко меньше, пока не будет найдено новой институциональной ниши именно для ракетной техники. С международного рынка в силу известных обстоятельств мы ушли, и наше количество пусков, естественно, сократилось. Между тем создание отечественных космических аппаратов, деловая активность Роскосмоса развивается, растет и количество стартов ракет-носителей для внутренних нужд. Но это не значит, что оно вырастет в разы. Уверен, мы нарастим и число международных запусков.
— Той же SpaceX удалось очень серьезно увеличить количество космических пусков за счет создания многоспутниковых группировок, прежде всего, Starlink. В России тоже приняты решения о создании многоспутниковых группировок. Это должно привести к увеличению пусков?
— Должно, конечно. Но у нас сейчас не планируются группировки из тысяч аппаратов. Планируются из сотен, что тоже много и потребует десятков дополнительных пусков ракет-носителей. Но это не революция, мы в прошлом году произвели почти два десятка пусков. Еще 10 добавятся в какой-то период. Спутники же заменяются не каждый год. У них есть срок службы: у крупных спутников связи — 10-15 лет, у ДЗЗ — 7-10 лет. Их менять надо будет через 10 лет. Увеличится, конечно, количество пусков. Поэтому мы и разрабатывается «Амур-СПГ» — это многоразовая ракета, она на 30-50% может снизить стоимости пусковой услуги.
«Амур-СПГ» и «Корона»: зачем России многоразовые ракеты
— Кстати, про «Амур-СПГ». Как оцениваете перспективы этого проекта? Эта ракета должна конкурировать с Falcon 9?
— Нет, не так. Falcon 9 — это тяжелая ракета. «Амур-СПГ» — это замена «Союз-2», «Семерки», которая давно работала. Принципы этой замены — удешевление пусковых услуг. Это один из тех проектов, которые реализуются на принципах Design-to-Cost, управления стоимостью на всех этапах.
— У «Амур-СПГ» предполагается возвращаемая ступень, как и у Falcon 9.
— Да, предполагается первая возвращаемая ступень.

— К какому сроку планируется получить эту ракету?
— Опытно-конструкторские работы по ракетным комплексам длятся долго. В моем понимании к 2034 году мы можем иметь этот носитель. Скорее всего, не все стартовые комплексы будут заменены к этому сроку, но сама ракета будет сделана. Уже сейчас идут работы по двигателю на метане, сейчас разворачивается работа по опытному образцу первой ступени для отработки взлета-посадки, а также системы управления. Эскизное проектирование уже завершено, идет техническое проектирование.
ОКР по ракете быстрее шести-семи лет не идут. И в советское время не было меньших сроков кроме модернизаций каких-то относительно простых. Сейчас сложнее стало и даже не столько с ракетой, сколько с наземными комплексами. Мы действуем по СНиПам, а раньше действовали по особому порядку. Это очень сильно усложняет жизнь строителей космодромов. Определение районов падения отработавших частей ракеты — также достаточно организационно сложная вещь.
— Тем не менее космодром Восточный уже запущен и эксплуатируется.
— Да. Часто критикуют стройку Восточного, не погружаясь в сложности, с которыми сталкиваются строители-проектировщики. Наши СНиПы настроены на то, что ты создаешь объект, который должен быть полностью готов к эксплуатации. Но логика создания космической техники — это эксперименты, даже первый полет — это летные испытания, эксперимент. И на летных испытаниях может не заработать не только ракета, но и объект капитального строительства. Из-за такого конфликта подходов достаточно сложно реализовать проект нового космодрома, с одной стороны. С другой — у Роскосмоса достаточно быстро получается. Старт для «Ангары» сделали быстро: с момента начала земляных работ прошло всего пять лет, наверное, это 2019 год был. Первый пуск — тоже очень быстро.
— Еще есть проект полностью многоразовой ракеты-носителя «Корона». Как с ней обстоят дела?
— По «Короне» сейчас идут предпроектные проработки — научно-исследовательские работы. В перспективе эта история может полностью изменить подходы к созданию космической техники. Это будет постоянно действующая ракета, которая 100-300 раз может летать на орбиту и обратно. Для того чтобы доставить груз до нужных орбит, будут использованы многоразовые буксиры и многоразовые разгонные блоки.
В результате и облик спутников станет совершенно другим, и методы их размещения на орбите, замены и ремонта изменятся. Помимо этого, «Корона» может использоваться для доставки грузов и людей из одной точки Земли в другую по баллистической траектории. Это абсолютно новый рынок, для которого понадобится раза в три больше ракет-носителей, чем действует сейчас. Вот это уже во много раз способно увеличить количество пусков.

— В чем экономический смысл создания полностью многоразовых ракет?
— Это на порядки снизит стоимости одного пуска. Если «Амур-СПГ» — это плюс 30-50% эффективности относительно «Союз-2», то «Корона» — это в 10-15 раз более дешевые пуски. Овчинка выделки стоит. Если говорить о технической стороне «Короны», то идея одноступенчатой ракеты еще Циолковского. Очень люблю его рисунок такой ракеты. Она тоже водород-кислородная, одноступенчатая и очень похожа по форме на эскиз «Короны». Но это про красоту, а технологически — это очень сложная история, потому что один двигатель должен работать и в атмосфере, и в условиях космического вакуума. Совершенно разные расширения сопла нужны. Двигатель для «Короны» — уникален, им сейчас занимаются.
Мы практически уже закончили оценку востребованности такого носителя. Я результаты расчетов уже приводил: в 10-15 раз «Корона» будет эффективней. Двигателисты анализируют возможность создания двигателя, ну и конструкторы — возможность создания самой ракеты с массовым совершенством лучше 0,1. Циолковский, понимая, что в его время невозможно было достичь такого массового совершенства, предложил перейти к космическим «поездам» — многоступенчатым ракетам. «Корона» — очень интересная тема, но создание такой ракеты — дело достаточно отдаленного будущего.
— Что-то типа Starship у нас планируют создавать?
— «Корона», если к ней чего-нибудь прикрутить, и будет отчасти похожа на Starship. Как Глушко (Валентин Глушко — знаменитый советский конструктор ракетно-космической техники, глава НПО «Энергия» — прим. ред.) говорил: «Двигатель прикрути к забору — полетит».
— Маск-то уже испытывает ракету будущего…
— Испытывает, но это не полностью одноразовая ракета, которая способна обеспечить такую эффективность выведения полезных нагрузок, как это предполагается в проекте «Корона». Все-таки здесь есть отличие.
— При этом владелец SpaceX также намерен в будущем использовать Starship для сверхбыстрой переброски людей и грузов из одной точки Земли в другую. Здесь ведь прослеживается сходство с «Короной»?
— Да. Это проекты перемещения относительно малого количества людей и грузов с очень высокой скоростью и с относительно низкой удельной стоимостью по поверхности Земли.
— Маска тут же обвинили в проекте «звездного десанта» — переброске войск с помощью ракетной техники. А в гражданской сфере для чего может быть востребован такой принципиально новый вид транспорта?
— Рынок гражданской авиации и потребителей этих услуг хорошо изучен. Известен и ценник за перелет на бизнес-джетах, в первом и бизнес-классе. В зависимости от количества полетов, высчитана стоимость одного полета. «Корона» попадает в категорию бизнес-перелетов по ценнику, но принципиально выигрывает у самолетов по скорости. Даже если сравнивать стоимость создания стартовых комплексов (и посадочных в случае с многоразовыми ракетами) и взлетно-посадочных полос класса А, оказалось, что для ракет эта цена ниже. Так что конкуренция «Короны» с дальнемагистральными бизнес-джетами и большими самолетами по цене перелета не выглядит бредом. Это выглядит очень соразмерно.
— Как думаете, заменят когда-нибудь старый рекламный лозунг на: «Летайте ракетами “Аэрофлота”»?
— Да, такое возможно.
Другие перспективные проекты: РОС, крылатая ракета и «Старт-М1»
— Еще, насколько известно, у нас в стране прорабатывается проект крылатой космической ракеты. Не могли бы рассказать про него?
— Есть такая работа, космический аппарат называется «Крыло-СВ». Это малый носитель легкого класса, при этом возвращаемый. Он на других принципах многоразовость обеспечивает. Если в «Амур-СПГ» — это реактивное возвращение первой ступени, то у «Крыла-СВ» — это крылатое возвращение по типу самолета. Работа находится на стадии разработки двигателя. Сверхлегкий носитель имеет свою нишу, потому что для замены отдельных малых или средних аппаратов в многоспутниковых группировках бессмысленно отправлять в космос тяжелую ракету. Выведение, развертывание — да, но когда у тебя один аппарат вышел из строя и его надо заменить, то гораздо дешевле использовать сверхлегкий носитель. «Крыло-СВ» — это сверхлегкий класс.
— Не могли бы вы еще рассказать о перспективной ракете-носителе «Старт-1М»?
— Я считаю, что это абсолютно эффективный проект, это конверсионная ракета. Часть баллистических ракет, гарантийный срок боевого дежурства которых подходит к концу, может быть использована в качестве космических носителей. Будет порядка года на то, чтобы их, сняв с боевого дежурства, либо распилить, либо с их помощью вывести на орбиту какую-то полезную нагрузку.
Такой запуск потребует минимальных дополнительных вложений. Мы всецело поддерживаем инициативу по проекту «Старт-1М». Я считаю, что это очень хорошее средство для запуска многоспутниковых группировок с малыми аппаратами. Это самый дешевый носитель, он конверсионный, и он готов. Страна практически не несет рисков по опытно-конструкторским работам. Чтобы было понятно, что это не фантастика, на такого типа ракете уже выводился израильский спутник ДЗЗ с разрешением лучше одного метра. Это было достаточно давно. Поэтому это абсолютно реализуемо.
— Какова перспектива по времени реализации этого проекта?
— Ближайшая, я думаю, это год-два. Здесь поддержка нужна со всех сторон. Есть ведь конкуренция между различными проектами. Конверсионные проекты — это не новая ракета, их надо просто брать и пускать, нагрузки мы для них точно найдем.
— Поговорим о перспективах Российской орбитальной станции (РОС). Просчитана ли ее экономика, известна, хотя бы приблизительно, стоимость этого проекта?
— Стоимость проекта, конечно, посчитана, запрошены соответствующие средства на развертывание модулей станции, уже даже часть средств выдана, контракты заключены. Вся предварительная работа проведена, в первую очередь, головной организацией РКК «Энергией». Вопрос экономической эффективности этих государственных инвестиций ставить, сложно, потому что пилотируемая космонавтика никогда не была самоокупаемой.
Другое дело, что проект РОС создает зачатки для самоокупаемости. Один из моих любимых примеров, который может стать целой индустрией — это белковые технологии. Речь идет о выращивании кристаллов белков в космосе, что гораздо эффективнее, чем на Земле — кристаллы получаются больше. Сейчас такие эксперименты наши биотехнологи с помощью космонавтов ставят на МКС, а в будущем эта работа в гораздо больших масштабах будет проводиться на РОС. Какова перспектива использования белковых технологий? Это не только традиционно фармацевтика — создание новых лекарств. Это и сельское хозяйство, и пищевая промышленность.
— Для коммерческих полетов космонавтов из стран-партнеров России или космических туристов РОС использовать предполагается?
— Да, конечно. Как со станцией «Мир», которая создавалась как национальная, а потом стала первой международной орбитальной станцией, куда летало множество иностранных партнеров Советского Союза. Такая перспектива предполагается и для РОС. Будет рост и развитие станции, будет и коммерческое партнерство.

— Кстати, о международном партнерстве. Россия в конце XX — начале XXI века прочно заняла место, в хорошем смысле, космического извозчика. С 2012 по 2020 год экипажи на МКС доставляли только российские «Союзы». Возможно ли для нашей страны вернуть себе эту нишу?
— Вернет ли Россия себя статус космического извозчика? Думаю, нет. Но вернется ли международная кооперация в другом формате? Безусловно. Сейчас идет целый ряд переговоров, в том числе с Китаем, о партнерстве в освоении космического пространства. В совместном с Китаем лунном проекте предусмотрена очень существенная роль России.
— Наша страна проложила человечеству дорогу в космос. Какова ее роль в освоении космического пространства сейчас и в обозримой перспективе?
— Почему Советский Союз открыл человечеству космос, почему он создал такой фундамент, что Россия какое-то время доминировала в пилотируемой и не только космонавтике? Очень просто: Советский Союз четко понимал свои интересы. В моем понимании, надо сначала себя развивать. Ты развиваешь себя, становишься сильным, к тебе тянутся партнеры. Это не быстрый путь, но он единственный.
Вот мы сейчас смотрим на Китай и думаем: ух, какая страна-то индустриальная! А посмотри на Китай: 30 лет назад космонавтика там только-только начала развиваться. Они целенаправленно взяли и сделали. И нам, мне кажется, надо стиснуть зубы, брать и делать, а не пытаться спланировать будущее по текущей конъюнктуре.
— Если говорить про космическую экономику и промышленность, сегодня, по всей видимости, акцент делается на спутникостроение, на конвейерную сборку аппаратов. Способен ли этот проект создать большой рынок?
— Я бы не подменял причину и следствие. Причиной здесь является необходимость существенного расширения российской орбитальной группировки. Именно орбитальная группировка дает тот продукт космической деятельности, который позволяет запускать коммерческие геоинформационные и телекоммуникационные сервисы. То есть создавать тот самый рынок космических услуг. Это то, что реально нужно миллионам людей.
Следствием же стало осознание того, что такое количество космических аппаратов за приемлемые деньги невозможно сделать на по сути ремесленном укладе, свойственном отечественной космической отрасли. Необходима гибридизация с массовым производством. Когда мы говорим о серийном производстве 100 аппаратов в год или даже 300 —это все-таки малая серия. Это именно гибрид стапельной и конвейерной сборки. Оценки предварительные были проведены по серийному производству спутников. Эффект там точно есть. Можно существенно снизить человеческий фактор и, соответственно, трудозатраты, можно существенно повысить скорость производства. И первое, и второе влечет снижение себестоимости производства спутников. Падение цены относительно традиционного уклада может составить от 30 до 50%.
Почему так мало, спросите? Потому что большое количество комплектующих производится вне периметра компаний Роскосмоса. То есть, путь создания серийного производства – это не путь изменения производственных укладов только на головных предприятиях. Для этого необходимо погрузиться во всю кооперацию.
Многоспутниковые группировки — локомотив, который может вытащить за собой все
— Какие, на ваш взгляд, на сегодня самые прорывные проекты осуществляются в российской космической отрасли?
— Формирование многоспутниковых орбитальных группировок и внедрение получаемых ими данных и коммуникационных услуг в народное хозяйство, я считаю, — это самый масштабный и самый важный проект. Если получится, это будет локомотив, который вытащит за собой все.
Потому что эффекты, которые может получить страна и различные отрасли хозяйства от использования аэрокосмических технологий на порядки больше, чем те затраты, которые страна понесет на создание спутниковых группировок. Формирование рынка космических данных — это экономия затрат, увеличение доходности, повышение капитализации компаний. Понятно, что без резкого увеличения числа космических средств ДЗЗ и телекоммуникаций не получится и создать такой рынок космических данных. Это главный самый масштабный и прорывной проект. Локальные же прорывы могут быть на совершенно разных участках.

— При этом, насколько я понял, вы к такому проекту, как Starlink, относитесь скептически. России не нужна своя система раздачи интернета со спутников?
— Я считаю, что можно меньшими усилиями добиваться аналогичных результатов. Есть спутники раздачи интернета в большом проекте «Сфера». «Скиф» — это средневысотная спутниковая группировка широкополосного доступа в интернет. Она позволяет обеспечить интернет-покрытие в «слепых» зонах в нашей огромной стране. Если же наш телеком-рынок будет становиться более глобальным, то можно эту систему расширять.
Кроме того, мы в отличие от Илона Маска идем по пути большей специализации спутниковых группировок, что представляется более экономически эффективным. В той же «Сфере» предусмотрена, например, система «Марафон», нацеленная только на интернет вещей. Система будет состоять из дешевых в производстве и запуске спутников. Она будет экономически выгоднее, чем те, в которых нужно будет использовать тяжелые и дорогие спутники на геостационарной орбите для решения таких же задач. У нас есть и геостационарные спутники связи. Вот три этих эшелона позволяют, мне кажется, более экономически эффективно обеспечивать информатизацию России с помощью космических технологий.
Многоспутниковая система, как у Маска, все-таки глобальная. Десятки тысяч аппаратов надо произвести и надо запустить. Когда у тебя амбиции глобальные и есть плечо государства с регулируемой до бесконечности экономикой, способное попросту печатать деньги в любых количествах, ты можешь себе это позволить. Но я не считаю, что это экономически целесообразно и нужно делать у нас.